Я сидела скрючившись у стены, всё тело затекло, а щёкидействительно были мокрые. Что-то люди подумали, если кто слышал. Морщась, яразогнулась, потом прошлась из угла в угол, поглядывая на светлую щель по верхудвери. Растёрла руками лицо, чтобы не выглядеть заспанной, когда придутотпирать… подумала об утре и девяти копьях и поймала себя на том, что сужупочти равнодушно, ведь всё это не шло ни в какое сравнение с пережитым во сне.Ну убьют. Ну велят сидеть между кметями. Какая разница, ведь я всё-таки успелак Тому, кого я всегда жду.

И когда молчаливые воины отперли двери, он незримо шагнул сомной через залитый утренним светом порог. Я чувствовала его руку у себя наплече. Я спустилась в яму и была по пояс засыпана холодной землёй. Взяла палкуи щит…

Велета потом говорила, вид у меня был ужасно далёкий ибезразличный, они волновались со Славомиром, решили – это от страха. Они непосмели вмешаться. Сам вождь не посмел бы, даже если бы захотел, потому что мояжизнь или смерть зависела не от него и не от девятерых избранных, шедших меняубивать… Шёл с ними Перун. А со мною был Тот, кого я всегда жду.

Стоит ли подробно рассказывать, как они один за другимвскидывали тяжёлые копья, метя меня пригвоздить?.. Я, во всяком случае, немного запомнила. Я извивалась и перехватывала свистящие наконечники окраинойщита, отбивала их палкой и уворачивалась. Кажется, воевода и в самом деле незря кормил меня целых полгода. Девятому воину я прямо подставила щит, а когдаон ударил, добавив свой вес к силе размаха, – вывернула руки инаклонилась, и копьё глубоко ушло в землю рядом со мной, а кметь начал падать иуспел себя подхватить лишь потому, что воевода кормил его гораздо дольше, чемменя.

Смотревшие закричали. Я узнала голос Велеты. Кажется, моиглаза бестолково метались по лицам, не мешкая ни на одном. Может быть, янадеялась увидеть Того, кого я всегда жду. Я увидела воеводу. Он не смотрел наменя. Опустив голову, он разглядывал серую пыль у себя под ногами.

Я снова подумала, а надо ли лезть туда, куда меня непускали… и надо ли радоваться, что сравнялась с Яруном и остальными парнями. Ярешила вылезти и стала разбрасывать горстями песок. Два воина, чтоотпирали-запирали двери в клети, подошли и вытащили меня из ямы.

Всё, что ни делают добрые люди, вершится именно так позавету Богов, впервые сделавших это на самой заре времён, когда не было горя исмерти и мир не точили слепые черви вражды. Боги научили пращуров, а пращурыуже нас. Этим заветом мир держится, им он крепок, вечен и свят. Им он будетстоять, пока дети не разучатся поступать, как поступали отцы – по-Божески…

Хочешь поставить под небесами просторный бревенчатый дом –помни, как Боги уряжали когда-то вселенную: о четырёх сторонах, с верхом инизом.

Хочешь верной любви – помни, вы двое лишь отражение Неба сЗемлёй, вечно вглядывающихся друг в друга.

А хочешь быть воином, выдержи поединок, который судьбаподарит в тёмном лесу. Затем что самый первый поединок свершился между Перуноми Змеем Волосом. Побеждённый Змей пал в сырые пещеры и стал зваться хозяиномвсех подземных богатств. Говорят, он по-прежнему не разумеет зла и добра, но,однажды крепко напуганный, побаивается вновь принимать своё чудовищное обличьеи больше ходит на двух ногах и в одежде, как человек. Говорят также, сто летназад молодым воинам в Посвящении попадались навстречу всякие страшные дива ибились не на живот. И лишь того осеняло знамя Перуна, кто смел повторить егоподвиг, кто сам становился Перуном в священном бою – хотя бы на миг…

Нынче не то. И нас, нынешних, вряд ли кто вспомнит – были,мол, люди. Нас посылали не в тридевятую землю, не за головами страшилища –всего-то оружие в крови омочить…

Я сидела в клети ещё полных три дня и три ночи, и всё этовремя меня ничем не кормили. А рядом со мной на полу лежал меч. Совсем неплохой меч, с длинным железным лезвием, окованным сталью. Прежде, отроками, мыбрали мечи из одного сундука, кому какой попадётся. Этот будет моимсобственным, если смогу его заслужить.

Когда опояшут меня, Яруна да и других, наших добрых мечейещё долго никто не увидит отдельно от нас. Это пыл молодости, пыл вновьпосвящённых, жаждущих поскорей себя показать именно оттого, что крепкой веры всебя ещё нет. Старшие воины держались много спокойней. Они отшучивались отнасмешек, способных взъярить любого из молодых. И оружие надевали только длядела. Когда ещё мы станем такими.

Мой меч защитит меня в битве, а понадобится, и в суде, еслиснова вздумают оговорить. Ночами он будет висеть надо мной на стене, отгоняятяжкие сны. А от меня потребуется одно – чтобы не ржавел он от сырости, отнебрежения или бесчестья.

…Кто не слыхал о страшных мечах, способных разить пособственной воле? О тех, что вещают человеческим голосом, предвидя близкую ратьи гибель хозяина, и отказываются уходить в ножны, пока не отведают крови?

Их закапывают в курганы, но даже из-под земли они продолжаюттянуть к себе отчаянных, готовых на всё…

Мечи рождаются в кузницах. Иногда сразу – заклятыми.Наверное, страшно ковать такие мечи. Всё равно что рожать и растить сыновейнарочно для мести. Мне об этом рассказывали, но сама бы я не смогла. А впрочем,всё без толку рассуждать, смогла, не смогла бы, ведь это смотря какая обида,может, меня ещё толком-то не обижали…

У всякого меча своя повадка, свой нрав. Мой был чистыммладенцем, он не помнил и не знал ничего. В нём ещё не поселилась душа, незавелась та особенная холодная жизнь, присущая старым мечам. Душа вникнет внего с кровью, которую мне удастся пролить. Мой меч станет таким, каким я егосделаю. А можно ли доискаться чести оружием, принявшим кровь и недоуменную мукубезвинного?..

Я разыщу озеро во впадине между лесными холмами, круглоеозеро с зелёной водой. Я раздвину шепчущие камыши и войду в воду по пояс, ишёлковые пиявки заснуют у голых лодыжек. Не спущу тебе, – шёпотом скажу ясвоему отражению в чёрной торфяной глубине. Ударю его несколько раз, и онобудет обороняться. Мать-вода запомнит, как я обагряла свой меч. Она не станетболтать, хоть потому, что и ей перепадёт несколько капель. А руку или ногу необязательно кому-то показывать.

Иногда я брала меч и принималась скакать по клети, рубяневидимого врага… В три дня от голода не ослабнешь, но если всё время лежатьили сидеть, а потом сразу вскочить – ни рук, ни ног не найдёшь.

…Мне развязали глаза далеко от крепости, в хорошем сосновомлесу. И сразу, на расстоянии в одно древко копья, я увидела кметей, всё тех жедевятерых, избранных по жребию, вооружённых мечами. Они не дали мнеосмотреться: шагнули вперёд, дружно замахиваясь, и я кинулась прочь. Я летелабосиком по мягкой летней земле, слыша сзади дыхание и топот и стремясь скорейоторваться, исчезнуть в лесу. Я бегала быстро. Уж всяко быстрее этих мужей,налитых негибкой зрелой могутой. И я могла бежать так хоть полдня. То в горку,то вниз. Если только я не споткнусь, они меня не поймают. А я не споткнусь.